Должен сказать, в каждом селении они различны, на свой манер сработаны.
Путник, если долго ты шел, изнывая от жары, то нет ничего желаннее на свете, чем повстречать колодец. И когда в нетерпении ты опустишь ведро в темную его голубизну, услышишь скрип ворота, глухой всплеск и когда, обхватив мокрую жесть, прильнешь губами к живительной влаге, вот тогда до тебя дойдет великий смысл простых вешей.
Ты найдешь радость в таком малом: в нескольких глотках воды, в каплях, стекающих по подбородку, в солнечных зайчиках, забравшихся в ведро. Ты ощутишь первозданную прелесть в самом процессе добывания воды: в упрямом сопротивлении шершавой ручки, звяканье цепи...
И все, вплоть до трещин на бревнах, лужиц у сруба и даже бледных тонконогих грибов, прилепившихся к стенкам, покажется таким знакомым и родным. Будто знал ты этот колодец с самого детства, помнил всю свою жизнь.
И оживет в тебе ушастый мальчишка, который непременно перевесится и сунет голову внутрь полюбопытствовать, куда уходят бревна и далеко ли светится голубой квадратик...
Давно появилась у меня привычка: где бы ни бывал, проездом или надолго, обязательно хоть одним глазком, но гляну на колодцы. Должен сказать, в каждом селении они различны, на свой манер сработаны. Если поначалу их различия я объяснял только особенностями местности, рельефом, почвой, то сейчас склонен думать, что их внешний вид отчасти и людскими характерами объясняется.
На севере Подмосковья, например, чаше встретишь колодцы с толстыми воротами, солидной цепью и ведрами больше обычных. Срубы сидят в земле как литые, добротно, прочно.
А восточнее Москвы иная картина. Если на севере люди добывают воду с какой-то присущей им неторопливостью, хозяйской основательностью, что чувствуется и в крепости дерева, и в объемах, то здесь — легкость, полет, фантазия. То тут, то там высятся над срубами колодезные журавли. Взять хотя бы деревню Могутово с тихой зеленой улицей. «От забора до забора тут цветут ромашки. Желтая песочная тропка вьется вдоль изб. У последнего двора свалены в кучу сосновые бревна, смоляные, пахучие, а на них — петух. А посреди деревни высится «журавль» с почерневшим колоколом на боку.
На юге попадаются колодцы с такой неглубокой прозрачной водой, что можно пересчитать каждый камушек на дне. Внутри пульсируют ключи. Мало забот и труда требует такой колодец. Ни ворота, ни цепи. Бери посудину и черпай. И люди обносят такой колодец малой кладкой в четыре — восемь бревен, а вокруг для украшения и чистоты высыпают белый камень. Веселым, солнечным выглядит их сооружение.
Если от столицы взять курс на запад, то в селах и в деревнях увидишь колодцы, похожие на карточные домики. Глухие крыши на срубах сделаны пирамидкой. Доска к доске подогнаны, приглажены рубанком, покрыты масляной краской. Все аккуратно, чинно. Хотя в облике уже нет той легкости, внешней приятности — зато ни дождь, ни пыль в такие колодцы не проникнут.
Разные я встречал колодцы. Развеселый, например. Была на нем крышка в виде высокой пирамидки, а с двух сторон прорезаны дверцы для удобства. Слева подойдешь к колодцу, открываешь левую дверцу, к правой — правую. Только одну отворил, а из другой на меня детская мордаха уставилась. Это пока я рюкзак скинул, достал кружку, чтобы зачерпнуть воды, любопытная ребятня тут как тут. Кто в их деревню пожаловал, что за новый человек? Глазеют в колодезный проем, как в телевизор, и хихикают. Ай да развеселый колодец! Таким он и остался в памяти. А было это в деревне Ново.
В селе Дубинино есть колодец, на котором вместо обычной ручки на вороте — железное колесо, как морской штурвал. В Алабушеве не колодец, а целое сооружение — на нем деревянная крыша, а сверху еще одна, из черепицы.
Но всем колодцам колодец, самый необычный в Подмосковье находится в деревне Подвязново...
Я увидел необычную крышу, покрытую дранкой. Держалась она на толстых столбах и была высотой в два человеческих роста. На ее коньке висели позеленевшие от времени колокола. Огромное деревянное колесо стояло в сторонке, видимо, отслужив свой срок. Под сводами крыши был вырыт колодец. Его ворот на подшипниках вращался мягко, без скрипа, а широкий брезентовый ремень делал ход еще плавней.
Я заглянул внутрь колодца и ничего не увидел — кромешная темнота. Отполированное ведро светлым пятном стало уходить вниз. Оно быстро тускнело, расплывалось и исчезло совсем. Еще долго-предолго я вертел ручку, лишь когда ворот остановился, догадался, что ведро наконец-то окунулось в воду...
Напротив колодца на лавочке сидел мужчина в кепке, темно- синем пиджаке и клетчатой рубашке. Я присел рядом.
— Колодцем нашим интересуетесь, — ответил он на мои расспросы. — отчего не рассказать, расскажу, что знаю. Значит, вырыли его в двадцатых годах. Глубиною метров двадцать шесть. Вон то колесо было закреплено на валу. А на том валу сразу две бадьи висели, по два ведра каждая. Когда одну бадью вытаскивали, другая тем временем опускалась. Смекаешь? Да... Сейчас, как видишь, колесо не работает, на пенсии... Года четыре назад решили поменять сруб — позвали мастеров. Зимой дело было. Сам видел — берут они доску, вяжут ее цепью. На доску садится человек. Опускают потихоньку. Хоть и мороз, стенки промерзли метра на четыре, а дальше-то земля теплая. То-то. Начинают они работу снизу, предварительно воду выкачав. Старое бревнышко отковыряют — и наверх. А сверху новенькое шлют. Посиди в той преисподней. Меня хоть озолоти, не полезу. Они и срубы меняют, и воду ищут. А найти ее, скажу тебе, целая наука. Кто без понятия, и там и сям копнет, как хрюшка пятачком, — все бестолку. А знающий человек, мастер, глазами поведет неторопливо, присмотрится, прислушается, носом воздух втянет да топнет ногой. Тут, мол, копайте. И точно — вода.
Как это у них получается?
Нюх особый на жилу. Вот мы с тобой сидим на лавочке, а под нами, быть может, речка подземная течет. Только мы с тобой ее не чуем, а старые мастера насквозь видели. Но как — не знаю, врать не стану...
«Нюх на жилу»... Была такая профессия на Руси — колодезник, а нынче исчезает она, потому что бежит время и в деревнях появляются новые колодцы — из бетона или пробуренные скважины.
Но как бы ни научились мы по-новому извлекать из-под земли воду, люди всегда будут благодарно помнить о старых колодцах. И через много-много лет нашим потомкам будут дороги и понятны слова из мудрой сказки французского летчика: «Я поднес ведро к его губам. Он пил, закрыв глаза. Это было как самый прекрасный пир. Вода эта была не простая. Она родилась из долгого пути под звездами, из скрипа ворота, из усилий моих рук. Она была как подарок сердцу...»
Я написал эти строки много лет назад и, честно говоря, забыл о них. Разбирая старые бумаги, наткнулся на пожелтевшие листы с надписью: «Колодцы». Живы ли они? Сохранился ли тот, самый необычный, в деревне Подвязново? Не знаю. Все ведь течет, изменяется. Но, думаю, при всех внешних переменах есть вещи, которые будут всегда в нашей жизни и в памяти.
