Имя Николая Пинегина, опытного полярника, яркого живописца и талантливого писателя, в своё время гремело на всю Россию. Но после смерти в 1940 году о нём практически забыли...
В один из летних дней 1910 года на пароходе, шедшем на Новую Землю, встретились два человека. Один ― морской офицер, начальник гидрографической партии. Другой ― молодой художник-живописец, мечтавший побывать на Крайнем Севере и запечатлеть в своих картинах необычный мир Заполярья. Имя офицера ― Георгий Яковлевич Седов, художника ― Николай Васильевич Пинегин.
Неожиданное предложение.
Встреча с Седовым оказалась судьбоносной для студента Академии художеств Пинегина. После поездки на Новую Землю он навсегда подпал под обаяние Севера. Об увиденном написал путевые очерки, и оказалось, что он не только одарённый художник, но и талантливый писатель.
Минуло два года. Однажды в Петербурге, придя к Седову в его скромную квартиру на Конюшенной улице, Пинегин узнал о готовящейся экспедиции к Северному полюсу. Частично поможет правительство, но главный вклад даст сбор добровольных пожертвований, объявленный по всей России. «Идёте со мной? - прямо спросил Георгий Яковлевич. ― Только учтите, без полюса мы не вернёмся». Пинегин стал первым, кто согласился участвовать в предстоящем тяжёлом и рискованном походе.
Оптимизм Седова оказался преувеличенным. Пожертвования поступали вяло. От правительства будущая экспедиция не получила ни копейки. Всюду Седов встречал равнодушие, недоброжелательство и даже насмешки. Он, выбившийся из низов (его отец был рыбаком), в офицерской среде считался выскочкой и честолюбцем. Успехам его в гидрографических исследованиях завидовали. С большим трудом плохо снаряжённую экспедицию всё же удалось организовать.
«Всё было против нас».
Для своей экспедиции Седов зафрахтовал парусно-паровое промысловое судно «Святой мученик Фока». Владелец его, архангельский шкипер Дикин, брался доставить экспедицию на Землю Франца - Иосифа. «Фоку» загрузили провизией на три года. Палубу загромоздили ящики с припасами, клетки с собаками, доски и брёвна для строительства дома на месте зимовки.
Однако буквально накануне отплытия Дикин отказался идти в плавание. Сошла с судна и вся его команда. Возмущённый Седов в течение суток набрал новых матросов без особого отбора. Удивительно ли, что некоторые из них явились на «Фоку» в одних пиджачках за час до отплытия.
«Никогда мы не ощущали так сильно косности и тупого, непроходимого бюрократизма, как в дни перед уходом экспедиции, ― писал Николай Васильевич. ― Всё было против нас»...
«Святой мученик Фока» покинул Архангельск 27 августа 1912 года. На пристани гремела музыка, сотни празднично одетых людей провожали в далёкое и опасное плавание первую русскую экспедицию к Северному полюсу.
Седов рассчитывал за одну навигацию дойти до северных островов Земли Франца - Иосифа, переждать там полярную ночь и весной пешком выйти к полюсу. План этот, однако, выполнить не удалось. В конце сентября льды остановили «Фоку» у берегов Новой Земли. Началась первая зимовка за полторы тысячи километров от цели.
Зимовка в бухте Тихой.
На «Фоке» не было радио (хотя в то время на флоте оно уже применялось). Седов не мог позволить себе такую роскошь. Оторванной от мира экспедиции оставалось терпеливо ждать, когда разойдутся льды.
Пинегин выполнял в экспедиции обязанности художника, фотографа, кинооператора, вёл научные наблюдения. Как ни скудны были средства, которыми располагал Седов, он не пожалел денег на кинокамеру ― громоздкий ящик весом в 25 килограммов на дубовом штативе.
Скоро Пинегин убедился, как не просто снимать с близкого расстояния охоту на медведя. Нужно было обладать завидным проворством и большой силой, чтобы с тяжёлым аппаратом вовремя увёртываться от разъярённого зверя.
Когда позволяла погода, он уходил на этюды и, забывая о морозе, часами рисовал с натуры. При этом происходили и курьёзы. Был случай, когда почти готовый эскиз слизал проголодавшийся пес. Бывало, мешали работать медведи. Художнику приходилось тогда откладывать кисть и браться за винтовку. К слову сказать, в экспедиции он был самым удачливым и неутомимым охотником.
Почти сто дней продолжалась полярная ночь, но и после неё «Фока» ещё долго находился в ледяном плену. Лишь в сентябре 1913 года экспедиция достигла Земли Франца - Иосифа. Шли на последних остатках угля. Старались пройти как можно дальше к северу, но путь снова преградили льды. 19 сентября в небольшой бухте острова Гукера остановились на вторую зимовку. Безымянную бухту назвали Тихой.
Предчувствие трагедии.
Вторая зимовка оказалась куда труднее первой. Запасы топлива кончались. Износилась одежда. Скудное, однообразное питание вызвало у людей цингу. Даже Седов, прежде очень крепкий человек, серьёзно заболел. Все понимали, что в таком состоянии выступать к полюсу ― безумие.
Наступило 15 марта 1914 года, намеченный день выхода к Северному полюсу. Тяжёлые предчувствия не покидали Пинегина. На корабле он был самым близким Седову человеком. Стараясь предотвратить трагедию, Николай Васильевич обратился к начальнику экспедиции с письмом, в котором просил отложить поход. «Полюсы завоёвываются, ― писал он, ― не только железным духом, но и крепким здоровьем».
Но Седов остался непреклонным, хотя, наверное, понимал, что полюса не достигнет. От бухты Тихой до заветной точки Земли оставалось ни много ни мало почти 1000 километров! Но сам факт движения к цели, пусть и ценой собственной жизни, был для фанатически настроенного Седова главным. Мысль о возвращении домой с «пустыми руками» казалась ему нестерпимой. Он понимал: другого шанса него уже не будет. «Долг мы исполним, ― сказал он в прощальной речи. ― Наша цель ― достижение полюса. Всё возможное для осуществления её мы сделаем». Последний завтрак на корабле. Последние объятия. Три человека и три нарты с упряжками собак двинулись на север.
Трудный путь домой.
Прошёл месяц, как Седов с матросами Линником и Пустотным покинули бухту Тихую. Стояли суровые морозы в 40 градусов и более. Однажды утром остававшиеся на «Фоке» увидели вдали нарту. Около неё ― двое. Измождённые, с почерневшими от мороза лицами спутники Седова рассказали о его трагической гибели на пути к полюсу. В конец обессиленный болезнью, он умер, по словам матросов, у острова Рудольфа, самого северного острова Земли Франца - Иосифа.
После гибели начальника экспедиции оставалось одно ― возвращаться домой. Путь на родину оказался ещё более трудным, чем плавание к северным островам. На судне сожгли почти всё, что могло гореть. В топку парового котла бросали обшивку кают, койки, табуреты, книги. Жир добытых по пути моржей тоже превращался в топливо. Не верилось, что когда-нибудь удастся достичь воды, свободной от льдин. К тому же на «Фоке» открылась угрожающая течь, и команда почти непрерывно работала на ручных помпах.
На двадцатый день плавания льды, наконец, остались позади. И в начале сентября 1914 года изувеченный до неузнаваемости, провонявший жиром «Фока» пришёл в Архангельск и стал у той самой пристани, откуда почти два года назад его провожали под звуки бодрых маршей.
Николай Васильевич возвратился из экспедиции не с пустыми руками. Он привёз множество этюдов. На сотнях фотографий, на десятках километров киноплёнки запечатлел он героический, и в то же время трагический поход. Пожалуй, ещё ни один художник в мире не забирался с мольбертом так далеко на Север.
Годы скитаний.
Весной 1916 года в залах Академии художеств открылась традиционная весенняя выставка. Публика равнодушно рассматривала привычные пейзажи, картины на будничные сюжеты. И, уже готовясь покинуть выставку, посетители вдруг подолгу задерживались у группы небольших полотен. На них был изображён Север, настоящая, без прикрас полярнаяприрода. Это были работы Николая Пинегина, привезённые из седовской экспедиции.
Отдало должное картинам Пинегина и жюри выставки, присудив ему премию имени знаменитого художника А.И. Куинджи. Эти картины охотно покупали музеи и ценители живописи.
Была в разгаре Первая мировая война. Пинегин уехал на Юг, в Севастополь, стал военным художником. Плавая на боевых кораблях, наносил на холст картины морских сражений. Революцию не принял, решил уехать в Париж, чтобы продолжить там своё художественное образование. Но добрался только до Турции и надолго застрял в Константинополе. Чем только не пришлось заниматься русскому художнику-эмигранту! Он готов был взяться за любое дело, лишь бы заработать на кусок хлеба. Работал грузчиком, сторожем, рисовал вывески, водил туристов по византийским памятникам. В конце концов, с помощью друзей выхлопотал себе визу в Чехословакию, а оттуда, спустя два года, уехал в Берлин.
Но куда бы ни заносила его судьба, Пинегин не расставался с дневниками, привезёнными из экспедиции Георгия Седова. Он считал своим долгом написать книгу о путешествии на «Святом Фоке».
Станция на Большом Ляховском.
В 1922 году книга Пинегина «В ледяных просторах» впервые вышла в свет в Берлине. До сих пор она считается одним из лучших художественнодокументальных произведений об экспедиции Седова.
Это был поворотный момент в жизни Пинегина. Художник и путешественник становится замечательным писателем. Другие свои книги Николай Васильевич написал уже на родине, куда вернулся из эмиграции в начале 20-х годов.
Пинегина по-прежнему тянуло на Север. Почти ежегодно он отправлялся в Арктику, побывал на первой научной станции, построенной на Новой Земле. Вместе с известным полярным лётчиком Борисом Чухнов- ским совершил несколько полётов над этим островом.
В 1928 году Пинегин вместе с небольшой группой по заданию Академии наук высадился на Большом Ляховском острове, лежащем в Восточно-Сибирском море. Добраться в сильнейшие морозы на дальний Север Якутии, доставить туда материалы и снаряжение, было настоящим подвигом. На острове предстояло построить дом ― полярную станцию, наладить радиосвязь. И экспедиция Пинегина полностью выполнила задание Академии наук. На пустынном берегу вырос бревенчатый дом, начали работать электрогенератор и радиостанция.
Прошёл год. Запас провизии у зимовщиков подходил к концу. И вдруг ― тревожная радиограмма: смена задерживается, судно, которое везло смену полярников и припасы, не смогло пробиться к острову и зазимовало в устье Лены.
Снова на острове Гукера.
«Было от чего, ― писал позже Пинегин, ― почесать затылок, получив такое известие». Решили держаться до последней возможности, но не прекращать научных исследований. Наконец, по распоряжению Пинегина все ушли через замёрзший пролив на Большую землю. Все, кроме него самого и плотника Бадеева. Николай Васильевич как начальник полярной станции не мог допустить, чтобы она хоть на время прервала свою работу.
Он и Бадеев оставили свой пост лишь тогда, когда на Большом Ляховском появились, наконец, новые зимовщики, прибывшие с материка по льду. Где на собаках и оленях, а где и пешком в полярную ночь, в мороз под 50 градусов добирался Пинегин до Якутска.
Приключения в экспедиции на Большом Ляховском стали темой для его новой книги «В стране песцов», которая вышла с замечательными рисунками автора.
Когда в июле 1914 года «Святой Фока» покидал бухту Тихую, Пинегин думал, что прощается с суровыми берегами Земли Франца - Иосифа навсегда. Однако спустя семнадцать лет, в августе 1931 года, он на ледоколе «Малыгин» вернулся в бухту, где проходила когда-то вторая зимовка экспедиции Георгия Седова.
Знакомые очертания острова Гукера, громада скалы Рубини-Рок. Это всё такое же, как было раньше. Новое: дома полярной станции, высокая радиомачта, настоящий посёлок в некогда безлюдной бухте. Глядя на зимовщиков ― хорошо одетых, здоровых, уверенных в себе людей, Николай Васильевич вспоминал своих товарищей по экспедиции на «Фоке» ― лохматых, немытых, в изношенной одежде и самодельной обуви.
В «Полярном Доме».
В свою последнюю экспедицию неутомимый художник-путешественник ушёл в 1932 году на знакомом ему ледоколе «Малыгин». На острове Рудольфа, на котором нашёл свою смерть отважный Георгий Седов, экспедиция основала самую северную научную станцию. Ледокол прошёл так далеко на север, как не удавалось пройти ни одному кораблю. Только 23 года спустя этот рекорд был перекрыт.
На «Малыгине» он познакомился с тем, кому выпала честь осуществить мечту Георгия Седова. Этим человеком был Иван Дмитриевич Папанин. Пять лет спустя воздушные корабли доставили на Северный полюс четвёрку папанинцев. Пинегин послал им восторженную телеграмму: «Северный полюс. Спасибо за реванш седовской экспедиции, за чувство гордости. Поздравляю с началом новой эры в Арктике».
Много лет назад мне посчастливилось познакомиться с вдовой художника Еленой Матвеевной Пинегиной, тоже художницей, и побывать в квартире на канале Грибоедова. В ней Николай Васильевич жил с 1937 года и по день смерти.
Квартира напоминала небольшой музей. Стены её были плотно увешаны картинами. На одних ― северные пейзажи, корабль во льдах, люди, тесно прижавшиеся друг к другу, спят на снегу, а над ними ― сполохи полярного сияния. На других, напротив, ― солнечный, жаркий юг, Севастополь, мечети Константинополя, берега Чёрного моря. В углу ― фанерная палитра с засохшими красками. В высоком стакане ― дюжина кистей.
Писатель Вениамин Каверин назвал эту квартиру «Полярным домом» И, действительно, о Севере здесь напоминали не только картины.
Удивительные реликвии.
Елена Матвеевна показала удивительные вещи. Небольшая, в четверть листа, тетрадь ― походный дневник Николая Васильевича. Беглые заметки карандашом, сделанные на Новой Земле, когда Пинегин познакомился и подружился с Георгием Седовым. Четыре тетради в клеёнчатых обложках ― тоже дневники. Пинегин вёл их во время экспедиции на «Фоке».
Потом на стол легли фотографии, те самые, что были сделаны во время экспедиции Седова, и папки с письмами. Николаю Васильевичу писали из многих стран мира. Под одним из писем видна энергичная подпись: Умберто Нобиле ― письмо итальянского генерала, совершившего печально знаменитый полёт к Северному полюсу на дирижабле «Италия». Письма не менее знаменитых полярных исследователей В. Стефенсона и Г. Уилкинса, наших прославленных лётчиков Водопьянова, Мазурука, Слепнёва, Каманина.
Ну и, конечно, книги. Среди них ― написанные самим Пинегиным: «В ледяных просторах», «В стране песцов», «Записки полярника», роман «Георгий Седов».
Профессия писателя сдружила Пинегина с литераторами. Ему дарили свои книги многие именитые авторы, понятно, с дарственными надписями. «Дружищу Николаю Васильевичу Пинегину с любовью», ― написал Константин Федин на экземпляре своего романа.
О чём не упоминают биографы.
Казалось бы, жизнь Пинегина сложилась благополучно. Но это только внешнее ощущение. В начале 1930-х его настиг такой удар судьбы, от которого он не оправился до самой смерти.
Трагические для Николая Васильевича события, о которых я расскажу, стали известны только в последние годы. Выяснилась одна, ранее неизвестная страница его жизни. Оказывается, в 1931- 1932 годах, когда Николай Васильевич работал в Арктическом институте, у него начались трения с руководством и партийной организацией, вылившиеся в донос в Ленинградское управление НКВД. В обвинительном заключении следователь НКВД написал: «В 1920 г. Пинегин, проживая в Севастополе, при помощи министра земледелия при правительстве Врангеля Кривошеина получил паспорт и визу на выезд за границу. Из Севастополя Пинегин выехал в Константинополь, откуда через год, т.е. в 1921 г., выехал в Прагу. Из Праги в Берлин и в конце 1923 г. легально возвратился в СССР. Пинегин, являясь белым эмигрантом, до конца 1934 г. имел переписку с заграницей.
На основании изложенного полагал бы выслать Пинегина Н.В. из пределов Ленинградской области».
На основании решения особого совещания в марте 1935 года Николая Васильевича, члена Союза писателей СССР, художника и известного полярного исследователя, на пять лет отправили в ссылку в Казахстан. Решение это было продиктовано исключительно политическими мотивами; в стране развёртывалось преследование сталинским режимом всех и всего. За Н.В. Пинегина вступились известные отечественные учёные и деятели культуры, десятилетия знавшие полярника. Спутник по седовской экспедиции и плаваниям в Арктику В.Ю. Визе, соратник по Союзу писателей К.А. Федин и др. приводили в своих обращениях весомые аргументы в поддержку Пинегина и указывали на ту выдающуюся роль, которую Николай Васильевич сыграл в деле освоения Севера, решая здесь задачи государственного масштаба. Заступнические письма подействовали: через несколько месяцев дело Николая Васильевича пересмотрели и ему разрешили вернуться в Ленинград.
Однако клеймо ссыльного так и осталось на Пинегине. Он не смог более заниматься любимым делом в Арктическом институте, центральные да и региональные издательства практически перестали публиковать его книги, музеи отказывались от его услуг как художника. В принципе этот «шлейф» тянулся за именем Н.В. Пинегина не одно десятилетие, даже после прекращения уголовного дела. Это главная причина того, что славное имя отважного путешественника, исследователя и писателя было надолго почти забыто.
До самой смерти Николай Васильевич жил тихо, сосредоточенно работал над одним из главных произведений своей жизни ― романом о Г.Я. Седове. Часть этого произведения была опубликована Ростовским-на-Дону издательством в самом конце жизни писателя, а через год первый том романа вышел в Ленинграде.
Николай Васильевич Пинегин умер 18 октября 1940 года в Ленинграде и был похоронен на Литераторских мостках Волкова кладбища. Во время блокады Ленинграда погибла основная часть графики и картин художника.
Имя Николая Васильевича Пинегина увековечено на географической карте Арктики. Им назван мыс у входа в залив Иностранцева, ледник в губе Крестовой и остров в заливе Седова на Восточном берегу Северного острова Новой Земли. В 1950-х годах его имя появилось и на карте архипелага Земля Франца-Иосифа: на Востоке острова Брюса им нарекли мыс, а на Севере острова Земля Александры ― озеро. В 1963 году эти мемориальные географические названия утвердил своим постановлением Архангельский облисполком.
