В метро, на подступах к лестнице я обнаружил: на моей туфле развязался шнурок, и его концы при ходьбе безвольно болтаются по сторонам...
В метро, на подступах к лестнице перехода с Кольца на «Баррикадную» я обнаружил: на моей правой туфле развязался шнурок, и его концы при ходьбе безвольно болтаются по сторонам.
Кавалерийским шагом дойдя до лестницы, я утвердил дефектную ногу на ступеньку с левой стороны. Затем наклонился и простёр руки вниз к шнурку. При этом с моей головы свалилась на вышестоящую ступеньку верхом вниз кепка. Занятый завязыванием, я не стал, разумеется, водружать головной убор на штатное место. Гляжу, а над ним стали зависать ладони, и из них дождём сыпаться монеты и даже — временами — бумажные купюры. Москвичи и гости столицы, сновавшие по лестнице, думали, видимо, что я — скрюченный какой-то страшной напастью попрошайка, и, сердобольные, не скупились на милостыню.
«Ого, — подумал я. — Клёво! Можно пополнить свой бюджет». И я замер в принятой мною позе перманентно, то развязывая, то обратно завязывая шнурок. Моя наплечная сумка, свисая возле левой ноги, мешала «производству», и я закинул её на спину.
Но вот кепка почти доверху наполнилась деньгами, и я решил свернуть успешное, столь невинно начатое дело. В последний раз, завязав золотоносный шнурок, я подхватил неимоверно тяжёлую кепку за края одной рукой, а другой держась за затёкшую поясницу, поднялся на площадку перехода.
— А ну-ка, дядя, ведь не даром… — услышал я за спиной хриплый шёпоток. — Стой!
Я повернул голову. Неслабой комплекции тип возник на фоне людского потока.
— Это — наша зона, — сказал тип. — Гоги, подтверди.
Он посмотрел как бы сквозь меня. Вернув голове прежнюю дислокацию, я уткнулся гляделками во второго, не менее колоритного кадра. Взяв в «футбольную коробочку», визави оттеснили меня в дальний угол площадки.
— Ты помнишь, что случилось с Эмэс Паниковским, когда он нарушил конвенцию? — свистя через прореху в верхнем зуборяде, начал тот, которого звали Гоги. — Вижу: помнишь. Этот переход — наш эксплуатационный участок.
Тут заговорил первый мафиози:
— Посмотри туда, на вестибюль. Видишь, стоит старушечка с клюкой? А теперь сюда — на мостик. Безногого в камуфляже видишь?
Я видел.
— Это наши операторы. А мы — паханы. У них наша лицензия. Всю выручку они отдают нам. Вот так. Ты снял наши денежки и должен их вернуть. Или… — И совладелец участка, приобняв меня, пребольно сдавил моё горло своими каменными пальцами.
Жизнь дороже денег, и я, не моргнув, позволил паханам переложить всё из моей кепки в их карманы. При этом мне показалось, что от тяжести монет незнакомцы слегка осели.
— А в тебе есть что-то эдакое… Тебе хорошо подают, —скривился в ухмылке Гоги. — Талант! Ты кто сам?
— Инженер.
— А-а-а… Значит — нищий. Может, пойдёшь к нам работать? На данном участке. Дадим тебе лицензию. Нарядим тебя в камуфляж. Восемь процентов — твои. Миллионером заделаешься. И очень быстро. А?
— Только вот, — вставил первый, — больно ты, господин инженер, целый. Вот если бы был, скажем, без ноги или руки, а лучше — без ничего. Вот тогда бы тебе цены не было.
— Можно устроить, — мрачно сказал второй пахан. — А впрочем, ему и такому бросают. Дай Аллах каждому… Ну как, дядя?
— Спасибо. Не-е, — ответил я и отчалил.
Они проводили меня взглядом, полным сожаления о расставании.
Постепенно успокаиваясь, я доехал до своей «Щукинской», затем на автобусе до дому. Снимая с плеча в прихожей сумку, я ощутил, что она тяжелей, чем всегда. Я осмотрел её и в боковом отделении, которое привычно просило каши (у него уже давно заело «молнию»), обнаружил подаяние: милосердные прохожие, когда сумка лежала у меня на спине, насовали денег и туда.
Я не стал их тратить на что попало, а, добавив совсем немного «кровных», купил на распродаже обувь — только, во избежание приключений на свою голову, — мокасины без никаких шнурков…
