До заводи оставалось не более полутораста шагов, когда через дорогу метнулась лосиха...
Со своим другом Яшей — полугодовалым щенком лайки — держал я путь по Внине к Роховской заводи, что на пути между Фоминым коленом и устьем речки Люботинки, намереваясь пострелять вальдшнепов на вечерней тяге и заночевать там.
Идти непросто. Вместо дорожной колеи — две глубокие канавы, полные воды. Зазеваешься — примешь первую в сезоне водную и грязную ванну. Выбирая путь, шагаешь то посредине, то перепрыгиваешь с правой на левую обочину. Бедный Яша, появившийся на свет осенью, всю зиму проживший в тёплом придворике хлева, проклинал меня, наверное, в своей собачьей душе.
До заводи оставалось не более полутораста шагов, когда через дорогу метнулась лосиха. Ничего необычного в этом не было. В тайге встречи с её обитателями дело привычное. Только неясный шум впереди заставил ускорить шаг. Через минуту всё прояснилось. В глубокой колее барахтался вверх ногами лосёнок. Всё вокруг истоптано матерью. Видимо, сырая глина подвела малыша. Он поскользнулся и оказался в столь затруднительном положении. Мать ничем не могла помочь ему.
Я вытащил бедолагу из колеи. Но лосёнок не мог стоять. Мать, чувствовалось, была рядом. Оставлять малыша на месте рискованно. В это время он — лёгкая добыча для волка, которому тоже надо кормить появившееся на свет потомство. Яша проявил к найдёнышу воистину братские чувства. Обошёл его, обнюхал, облизал мордочку, а потом пристроился на земле за спиной малыша, будто согревая его своим теплом.
Костёр занялся быстро. Нагрев в котелке воды, я обмыл лосёнка. Пришлось пожертвовать плащом на подстилку и фуфайкой вместо одеяла. Яша не отходил от бедняги ни на шаг, умилённо смотрел, ложился перед ним, снова вскакивал, беспрестанно виляя хвостом. Крепкий и предельно сладкий чай с мочёным хлебом малыш принял лишь после многих моих усилий, но, похоже, пришёлся ему по вкусу. Он заснул.
Едва начало светать, я взял Яшу на поводок, и мы отправились вдоль реки. Вернулись через час-полтора. Гостя на месте не было. Яша старательно обследовал место ночёвки, несколько раз грустно взлаял и успокоился. В моей памяти остался лишь белый ромбик на лбу лосёнка.
Осенью того же года случилось мне снова ночевать в этом краю. Яша к тому времени возмужал и начал проявлять качества настоящего охотничьего пса.
Ближе к рассвету, когда костёр уже прогорел, я поднялся, чтоб подтеплить его. Что-то заставило меня взглянуть в сторону. Смотрю — глазам не верю! В нашу сторону шагает молодой лось. Остановился метрах в тридцати и, будто здороваясь, мотнул головой. Белый ромбик на лбу…
— Яша, — окликнул я собаку, — да это же наш малыш!
Пёс поднял голову, встал и, не к чести охотничьей собаки, завилял хвостом. Потом сделал несколько шагов навстречу гостю и сел, прижав уши, поглядывая то на меня, то на него. Я взял кусок хлеба и пошёл навстречу. Пёс остался на месте. Лось позволил подойти шагов на десять, потом снова мотнул головой, не спеша развернулся и ушёл в лес.
